Месть как местный недуг
«Кек» в переводе с казахского означает месть. И фильм «Кек» Дамира Манабая – о цепи отмщений, клубке бесконечных обид, где каждый виток умножает гнев, вызывая новую гибельную вспышку: два ока за одно – привычная мера мщения.
События происходят в XVIII веке, на западе Казахстана, в Мангистау, где племена адаев и жамитов с незапамятных времен воюют друг с другом. Юноша останавливается на ночь в юрте стариков. На его беду, хозяйка оказывается соплеменницей, которую в юности украли жамиты. «И никто из адаев не пустился следом в погоню, словно я была безродная сирота, - с горечью говорит она, - никогда адаям того не прощу». «Не с гостя же за это спрашивать», - усмехается юноша и укладывается спать. Но если по отношению к ней не были соблюдены законы и правила степи, то почему она должна им следовать? Хозяйка заливает клей в ножны его меча и сообщает о нежданном госте молодому Дуюмкаре. Но даже с обломком собственного меча юноша оказывается победителем, и поверженный соперник хрипит: «Убей меня! Ты должен это сделать!». - «А ты итак мертв – хозяева юрты тому свидетели» - с этими словами ночной гость ускачет домой. Дуюмкара немедленно убивает свидетелей своего позора, а неожиданно выскочившего из юрты мальчика забирает с собой. Таково стремительное начало картины.
И вот уже спустя много лет старец-отшельник, живущий в пещере и пользующийся авторитетом среди местных племен, пытается примирить два враждующих рода, взывая к здравому смыслу и призывая положить конец убийствам. И тот, кто победил в давней схватке у одинокой юрты, кажется, готов протянуть руку. Но Дуюмкара, глава жамитов, не желает примирения. Старец выхватывает из толпы его помертвевшую от страха дочь Жамал и говорит: «В таком случае убейте ее прямо сейчас – у нее все равно нет будущего! Вы уже стольких жен обрели на вдовство, стольких детей сделали сиротами и не хотите положить этому конец – так зарежьте ее, как барана, прямо здесь и сейчас!». Отец Жемал упрямо молчит. Юноша Ершора, сын главы рода адаев, не сводит с Жамал глаз: они влюблены и давно тайно встречаются, оставляя друг другу весточки на заветном древе желаний (и поныне у нас повсеместно можно встретить такие деревья, сплошь увешанные белыми ленточками: каждый может загадать желание и привязать свою ленточку, этот обычай сохранился с языческих времен). Но отцы их непримиримы, любовь Жемал и Ершоры обречена. Племена молча расходятся, старец, чья миссия миротворца оказалась невыполнимой, удаляется в свою пещеру, Ершора, проезжающий мимо, случайно слышит кюй, который играет старец, и из его напева узнает историю давней родовой вражды. Старец подарит Ершоре свою домбру, и больше мы его никогда не увидим – люди не вняли голосу пророка, и он покинул их навсегда.
Фильм, я бы сказала, движется вперед стремительными, яркими, энергичными эпизодами – действие идет по нарастающей. Отец намерен женить Ершору на дочери Уака и тем заручиться его поддержкой в борьбе с жамитами. Ершора, влюбленный в Жемал, разумеется, и слышать не делает о таком браке и говорит отцу: «Доколе нам враждовать с жамитами, можем же договориться, в конце концов, о цене». На что разъяренный отец отвечает: «Договориться?! О цене? А кто вернет мне убитого брата?!». Возмущенный отказом Уак откочевывает (значит, племя нажило нового врага в его лице), а взбешенный отец связывает сына и запирает. Усилиями матери и с помощью друга Даулета Ершора обретает свободу и первым делом спешит увидеть Жемал – а иначе, зачем ему свобода? Находит он ее и, стреножив коней у реки, они проводят вместе ночь.
За эту ночь любви они заплатят сполна. Сородичи Жамал во главе с Кокбори, который сам был влюблен в Жамал, а теперь ненавидит ее за измену, настигают их. Девушку изобьют до полусмерти, а юношу по приказу Дуюмкары подвергнут изощренной пытке: найдут тех, кто владеет жестоким искусством обрекать людей на беспамятство, и Ершору превратят в манкурта. До этой пытки ему дадут в руки его домбру, и он сыграет кюй. Дуюмкара и Кокбори отчетливо увидят давний летний день у одинокой юрты и услышат ненавистную им историю прежней собственной жизни и нынешней вражды (а Кокбори, оказывается, тот позврослевший мальчик, которого Дуюмкара, убив старика со старухой, увез с собой, и новый огонь мести зажигается в его глазах…).
Адаи, узнав, что Ершора в плену у жамитов, соберутся на битву. Отец Жамал не доживет до боя – его замучает до смерти больная печень. В пылу битвы друг Даулет сумеет освободить Ершору, посадить его с собой на коня, другого коня оседлает Жамал, и они поскачут во весь опор прочь от адаев и жамитов. Ершора-манкурт движим теперь лишь инстинктом. Ирония режиссера: в самом начале фильма девушка игриво спрашивает: а если ты меня потеряешь? Юноша уверенно отвечает: найду по запаху. Теперь вот он, раздув ноздри, явно чувствует лакомую добычу. Не раздумывая, убивает друга и настигает девушку. Жамал боится и сопротивляется, это не прежний ее возлюбленный, а страшный дикий зверь. В тот момент, когда он почти овладевает ею, в спину его вонзается стрела – глаза его на мгновение проясняются, кажется, Ершора обретает прежнее сознание, но в ту же секунду он лишается жизни и умирает в объятиях любимой… А ей лишь остается рыдать и взывать к безмолвному пустому небу: за что? Чем виновата наша любовь?
Мелодрама с элементами экшн – так представляют свою картину создатели «Кека». Дамир Манабай, по собственному признанию, пытался делать не столько авторскую картину, сколько зрительскую, и, думаю, ему это удалось – есть впечатляющие и действительно зрелищные, красивые сцены, хотя на многие вещи не хватило, как всегда, главного – денег (фильм снимался на бюджетные деньги). Режиссер называет фильм историей степных Ромео и Джульетты. Сюжет и в самом деле вроде вписывается в привычную схему любовной истории, он ясный, понятный, даже исчерпывающе простой. И все же не любовь – предмет этого кино, она лишь повод рассказать совсем иную историю, и менее всего это история пылкой страсти юных возлюбленных. Любовь здесь не случилась. Конечно, она присутствует и является узлом конфликта, но обозначена пунктирно, лишь, как манок для зрителей. На самом деле Дамир Манабай рассказывает совершенно иную историю и разрабатывает абсолютно иную тему, и любовь здесь можно вынести вообще за скобки. Не случайно казахский культуролог Мурат Ауэзов называет «Кек» очень важным явлением в контексте традиционной национальной культуры. Это исследование состояния души народа. В некотором роде – анатомическое исследование.
Дамир Манабай занимается этим давно и методично. В 1990 году он снял фильм «Суржекей – ангел смерти» - о трагедии коллективизации степи. «Чисто казахская история» разворачивается в конце 50-х: мальчик, воспитанный дядей, вынужден убить родного отца-негодяя. Впрочем, законченным мерзавцем того во многом сделали обстоятельства, и родичи к тому тоже приложили руку – зло мгновенно порождает зло, чего не скажешь о добре.
Ныне Дамир Манабай берет за основу совсем уж далекое прошлое. Но что восемнадцатый, что нынешний век – суть почти не меняется. Разобщенность народа, фатальная неспособность подняться над схваткой, нежелание идти на компромиссы, вечные распри, когда все кругом виноваты и ни одна из сторон не готова к примирению – именно эта дурная бесконечность, из которой нет очевидного выхода, и есть предмет и объект интереса Дамира Манабая. Это сквозная тема всех трех его последних фильмов. Более того, это болевая точка современного казахского общества.
Нынешний контекст (в свете неотвратимой глобализации) как никогда актуализирует эту проблему. Недаром сегодня политологи говорят о неструктурированности, сегментированности, атомизации и разрывах казахского общества. На мой взгляд, «Кек» - культурный продукт для сугубо внутреннего употребления. Не на «вынос». И в этом смысле он напоминает фильм «Кыз Жибек», снятый по одноименному эпосу Султаном Ходжиковым.
Выйдя на экраны более четверти века назад, этот фильм не завоевал сколько-нибудь престижных наград на фестивалях, за пределами страны он был встречен достаточно прохладно – как очередная этнографическая развесистая клюква. Но в Казахстане он стал народным фильмом, вызвал всплеск национального самосознания. «Кыз Жибек» ежегодно показывают по ТВ в дни государственных праздников, он выпущен на дисках, есть люди, которые раз по двадцать смотрели эту картину, она стала явлением культурной и общественной жизни. Для коренного этноса «Кыз Жибек» и поныне – национальный хит (в одном из городов страны поставили памятник героям эпоса - их лепили с актеров, сыгравших возлюбленных. Кстати, они были на открытии памятника, и вид у них был слегка озадаченный: шутка ли видеть себя в граните при жизни… К слову, идея памятника – местная инициатива, власти лишь выделили место).
Декларативность, пафосность, избыточная патетика и бьющая в глаза театральность местного зрителя не отталкивают, все это – в его природе (знаю это не понаслышке, в себе самой и собственной обширной родне это постоянно вижу и ощущаю). При этом смотреть на русском «Кыз Жибек» не могу – не воспринимаю все эти «котурны». На родном языке возвышенный слог кажется нормой, видимо, что-то на генном уровне срабатывает.
В «Кеке» некая «величавость» тоже наличествует. Манабай ее не приветствует, но и не отрицает. Он предъявляет то, что есть. Картина во многом назывная, декоративная. В ней нет горечи и смертельного ужаса, что в «Суржекее – ангеле смерти». Нет той холодной ярости, что ощущалась в кадрах «Чисто казахской истории». «Кек» - это мозаика, которую складывали азартно и мастерски. Сам режиссер говорит: «На монтаже все, что мешало развитию сюжета, безжалостно отбрасывалось». Но это та мозаика, которую надо смотреть как витражи в храмах при определенном свете, в местном режиме. Феномен национального распада – вот про что все три последние картины Дамира Манабая. Время распада – не одно столетие. Может ли народ сделать усилие и объединиться? Перед лицом грозных событий – да. Он может мобилизоваться и действительно стать единым – и это, кстати, блестяще доказывал другой наш фильм – «Кочевник». Но подлинный расцвет – а именно в нем нуждается нация – может наступить лишь тогда, когда в обычной повседневной жизни люди будут считаться друг с другом и начнут, прежде всего, спрашивать с себя. Азбучная вроде бы истина, а не можем вызубрить. Силы уходят на ненужную, но вроде важную возню-борьбу. А самые главные вещи: негасимая любовь, родной очаг, настоящее дело и вовсе могут не случиться, но, если и случатся, то мы ведь и внимания на них в пылу борьбы не обратим. А ведь это и есть подарок небес, и за наше пренебрежение подлинными ценностями они нам разве не отомстят? Еще как! Мы завтра и не люди будем вовсе, и уж никакие не гордые величавые номады, а просто пыль. Из-под топота чужих копыт.
Вот о какой мести толкует Дамир Манабай, и каждому живущему здесь эта мысль понятна и близка. То, что мы это осознаем - и в самом деле хорошо. Глядишь, и справимся с недугом…
Асия Байгожина
«Кинофорум», 2007
1 комментарий
, чтобы оставить комментарий
Болат Кисамбаев
11 августа 2017, 10:45Вот почему "мстители" перевели как "кек алушылар"!!!!